Протопоп Аввакум (Аввакум Петрович Кондратьев; 1620 или 1621, Григорово, Княгининский уезд - 14 (24) апреля 1682, Пустозёрск) - духовный писатель, протопоп города Юрьевца-Повольского, противник богослужебной реформы патриарха Никона, вероучитель . Ему приписывают 43 сочинения, в том числе «Житие», «Книга бесед», «Книга толкований», «Книга обличений» и др. Старообрядцы почитают Аввакума священномучеником и исповедником.

Аввакум Петрович Кондратьев: биографическая справка

Родился в селе Григорово, недалеко от Нижнего Новгорода, в семье священника. Рано лишившись отца, в 19 лет женился по указанию матери. Жена, Настасья Марковна, стала верным другом всей его жизни. В 21 год рукоположен в дьяконы, через два года стал священником в селе Лопатицы Нижегородского уезда. Обладал огромным талантом проповедника, но за попытки исправления нравов прихожан неоднократно подвергался побоям и изгонялся вместе с семьей. В поиске защиты Аввакум отправился в Москву, где через царского духовника Ивана Неронова был представлен царю Алексею Михайловичу. В 1652 назначен священником Казанского собора в Москве.

Участвовал в исправлении церковных книг, предпринятом при Алексее Михайловиче патриархом Иосифом. Однако, когда преемник Иосифа, Никон, признав все предыдущие исправления ошибочными, предпринял исправление православных богослужебных книг по греческим оригиналам, Аввакум объявил себя непримиримым врагом всяких новшеств и стал во главе раскола. В 1646-1647 - член "Кружка ревнителей благочестия".

За активное сопротивление церковным реформам патриарха Никона Аввакум в 1653 г. сослан с семьей в Сибирь. Жил полтора года в Тобольске, служил протопопом в Вознесенском соборе, пользовался покровительством воеводы кн. В.И. Хилкова и сиб. архиеп. Симеона, но в связи с новыми конфликтами по указу патриарха Никона Аввакума было велено перевести в Якутск с запрещением отправлять богослужение. В 1655 г. он с семьей двинулся под охраной служилых людей в путь; в Енисейске по новому указу Аввакум включен в отряд енисейского воеводы А.Ф. Пашкова, выступившего 18 июля 1656 г. на дощаниках в Даурию. Уже 15 сентября 1656 г. Аввакум наказан кнутом на Долгом пороге (на ) за «малое писанейце», в котором Пашков осуждался за грубость и жестокость. По прибытии 1 октября 1656 г. в Аввакум заключен в холодную башню, где сидел до 15 ноября. В мае 1657 г. отряд двинулся дальше, через Байкал, по Селенге и Хилку, и к октябрю добрался до озера Иргень. В конце зимы 1658 г. служилые люди Пашкова, а с ними и семья Аввакума отправились иргенским волоком до реки Ингоды и по ней к началу июля 1658 г. добрались до устья Нерчи. Здесь на правом берегу Шилки они воздвигли новый Верхшилкский (Нелюдский, позднее Нерчинский) острог и завели пашню. Между тем уже с конца зимы 1658 г. в отряде начался голод, страшные сцены котого Аввакум позднее запечатлел в своих сочинениях. Весной 1660 г., так и не сумев закрепиться на Амуре, Пашков с остатками своих людей вернулся в Иргенский острог. 12 мая 1662 г. сюда ему на смену прибыл новый даурский воевода Л.Б. Толбузин, привезший с собой царскую грамоту об освобождении Аввакума из ссылки. В конце июня Аввакум отправился в обратный путь. В 1662-63 гг. он зимовал в Енисейске, в 1663-64 гг. в Тобольске, а весной 1664 г. приехал в Москву.

Во время своего пребывания в Сибири Аввакуму довелось вытерпеть невероятные лишения и голод, преодолеть множество опасностей, пережить смерть 2 сыновей. Здесь родилась его слава как героя и мученика за «старую веру», развился талант проповедника, осталось немало учеников и последователей.

В 1663 царь вызвал его в Москву. Аввакуму обещали место царского духовника и большие деньги, но, убедившись в неуступчивости мятежного протопопа, царь сослал его в Мезень. В 1666 на церковном соборе Аввакум был лишен сана и предан анафеме. В ответ он проклял архиереев. В 1667 отправлен в Пустозерск, в «место тундрявое, студеное и безлесное», где он провел в заточении в срубе (земляной тюрьме) 15 лет. Здесь Аввакум обратился к литературному творчеству. Автор «Жития» - первого в русской литературе опыта автобиографии, в которой живым и образным языком были описаны его собственная судьба и жизнь России в XVII в.

После смерти царя Алексея Михайловича и отправил новому царю Федору Алексеевичу дерзкую челобитную, в которой живописал загробные муки его отца за поддержку Никона и его сторонников. В 1682 «за великия на царский дом хулы» Аввакум был расстрижен, проклят церковным собором и сожжен в срубе в Пустозерске вместе с тремя другими узниками.

В своих сочинениях Аввакум рассматривает никонианские новшества как осквернение церкви, предсказывает близкое пришествие антихриста, проповедует бегство из мира и самосожжение. Автобиография Аввакума неоднократно переводилась на европейские и восточные языки и признана шедевром мировой литературы.

Оценка личности

Аввакума считают родоначальником новой российской словесности, образного слова, исповедальной прозы.

Старообрядцы почитают Аввакума священномучеником и исповедником.

Сочинения

1. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное / Изд. под ред. Н. С. Тихонравова. - СПб., 1861 (на обложке - 1862).
2. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. - СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. - 384 с. Серия «Азбука-классика», 5 000 экз., ISBN 978-5-389-02952-1.
3. Памятники истории старообрядчества XVII в. Кн. 1. Л., 1927. (Рус. ист. б-ка, Т. 39).
4. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и др. его соч. / Под ред. Н. К. Гудзия. М., 1960.
5. Пустозерский сборник: Автографы соч. Аввакума и Епифания / Изд. подг. Н. С. Демкова, Н. Ф. Дробленкова, Л. И. Сазонова. Л., 1975.
6. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и др. его соч. / Подг. текста и коммент. Н. К. Гудзия, В. Е. Гусева, Н. С. Демковой, А. С. Елеонской, А. И. Мазунина; послесл. В. Е. Гусева. - Иркутск, 1979.
7. Пустозерская проза: Протопоп Аввакум. Инок Епифаний. Поп Лазарь. Дьякон Федор / Сост. предисл., коммент., пер. отдельных фрагментов М. Б. Плюхановой. М., 1989.
8. Соч. Аввакума / Подг. текстов и коммент. Н. С. Демковой // Памятники литературы Древней Руси XVII в. - М., Кн. 2. - 1989.

Литература

1. Аввакум. Житие Аввакума и другие его сочинения / Сост., вступ. ст. и коммент. А.Н. Робинсона. - М., 1991.
2. Н. К. Гудзий . Аввакум // Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков. - М.: Сов. энцикл., 1962-1978. Т. 1: Аарне - Гаврилов. - 1962. - Стб. 52-54.
3. В. Е. Гусев . Великий писатель Древней Руси // Послесловие к книге Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения / Подгот. текста, коммент. Н. К. Гудзия, В. Е. Гусева, Н. С. Демковой, А. С. Елеонской, А. И. Мазунина. - Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1979. - тираж 100 000 экз. - («Литературные памятники Сибири»). - С. 236-263.
4. Д. Жуков . «Портреты» (повесть «Аввакум» и др.). - М.: Сов. Россия, 1984. - 432 с., 1 л. портр. - тираж 50 000 экз.
5. Кожурин К. Я. Протопоп Аввакум. Жизнь за веру. - М.: Мол. гвардия, 2011. (Серия «ЖЗЛ»).
6. П. Паскаль . Протопоп Аввакум и начало Раскола. Пер. с фр. - М.: Знак, 2011. - 680 с. - тираж 1 000 экз. - ISBN 978-5-9551-0017-3.
7. Е. О. Шацкий . За что сожгли протопопа Аввакума? // Проблемы истории, филологии, культуры . - 2011. - № 2. - С. 258-267.
8. Венгеров С. А. Аввакум Петрович // Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней) . - СПб.: Семеновская Типо-Литография (И. Ефрона), 1889. - Т. I. Вып. 1-21. А. - С. 24-38.
9. Королев А.Н. Аввакум Петров и Настасья Марковна: опыт исследования русской семьи XVII в. / Опыт историко-антропологических исследований. - 2003. Сборник научных работ студентов и аспирантов. - М.: ЭКОН-ИНФОРМ, 2003. - С. 212-215.

А.Т. Шашков Аввакум (Петров) // Историческая энциклопедия Сибири в 3 томах, Т. 1, гл редактор чл.-кор. РАН В.А. Ламин, Новосибирск, 2009 г.

Приложение. Отрывок из "Жития" протопопа Аввакума

«…Таже послали меня в Сибирь с женою и детьми. И колико дорогою нужды бысть, тово всево много говорить, разве малая часть помянуть. Протопопица младенца родила, - больную в телеге и повезли до Тобольска; три тысячи верст недель с тринатцеть волокли телегами, и водою, и саньми половину пути. Архиепископ в Тобольске к месту устроил меня… По сем указ пришел: велено меня из Тобольска на Лену вести за сие, что браню от писания и укоряю ересь Никонову… Таже сел опять на корабль свой... поехал на Лену. А как приехал в Енисейской, другой указ пришел: велено в Дауры вести - дватцеть тысящ и больши будет от Москвы. И отдали меня Афонасью Пашкову в полк, - людей с ним было 6 сот человек; и грех ради моих суров человек: беспрестанно людей жжет, и мучит, и бьет. И я ево много уговаривал, да и сам в руки попал. А с Москвы от Никона приказано ему мучить меня. Егда поехали из Енисейска, как будем в большой Тунгуске реке, в воду загрузило бурею дощеник мой совсем: налился среди реки полон воды, и парус изорвало, - одны полубы над водою, а то все в воду ушло. Жена моя на полубы из воды робят кое-как вытаскала, простоволоса ходя.

А я, на небо глядя, кричю: «господи, спаси! господи, помози!» И божиею волею прибило к берегу нас. Много о том говорить! На другом дощенике двух человек сорвало, и утонули в воде. По сем, оправяся на берегу, и опять поехали вперед. Егда приехали на Шаманской порог, навстречю приплыли люди иные к нам, а с ними две вдовы - одна лет в 60, а другая и больши: пловут пострищись в монастырь. А он, Пашков, стал их ворочать и хочет замуж отдать. И я ему стал говорить: “По правилам не подобает таковых замуж давать”. И чем бы ему, послушав меня, и вдов отпустить, а он вздумал мучить меня, осердясь. На другом, Долгом, пороге стал меня из дощеника выбивать: “Для-де тебя дощеник худо идет! Еретикде ты! Поди-де по горам, а с казаками не ходи!” О, горе стало! Горы высокая, дебри непроходимыя, утес каменной, яко стена стоит, и поглядеть - заломя голову! В гoрах тех обретаются змеи великие; в них же витают гуси и утицы - перие красное, вороны черные, а галки серые; в тех же горах орлы, и соколы, и кречаты, и курята индейские [индейки], и бабы [пеликаны], и лебеди, и иные дикие, многое множество, - птицы разные. На тех же горах гуляют звери многие дикие: козы, и олени, и изубри, и лоси, и кабаны, волки, бараны дикие - вo очию нашу, а взять нельзя! На те горы выбивал меня Пашков со зверьми, и со змиями, и со птицами витать. И аз ему малое писанейце написал, сице начало: “Человече! Убой ся бога, седящаго на херувимех и иризирающаго в бездны, его же трепещут небесныя силы и вся тварь со человеки, един ты презираешь и неудобство показуешь”,- и прочая: там многонько писано; и послал к нему. А се бегут человек с пятьдесят: взяли мой дощеник и помчали к нему, - версты три от него стоял. Я казакам каши наварил да кормлю их; и оне, бедные, и едят и дрожат, а иные, глядя, плачут на меня, жалеют по мне. Привели дощеник; взяли меня палачи, привели перед него. Он со шпагою стоит и дрожит; начал мне говорить: “Поп ты или роспоп? [расстрига]” И аз отвещал: “Аз есмь Аввакум протопоп; говори: что тебе дела до меня?” Он же рыкнул, яко дивий зверь, и ударил меня по щоке, таже по другой, и паки в голову, и сбил меня с ног и, чекан ухватя, лежачева по спине ударил трижды и, разболокши, по той же спине семьдесят два удара кнутом.

А я говорю: “Господи, Исусе Христе, сыне божий,- помогай мне!” Да то ж, да то ж беспрестанно говорю. Так горько ему, что не говорю: “Пощади!” Ко всякому удару молитву говорил, да осреди побой вскричал я к нему: “Полно бить-тово!” Так он велел перестать. И я промолыл ему: “Зa что ты меня бьешь? Ведаешь ли?” И он паки велел бить по бокам, и отпустили. Я задрожал да и упал. И он велел меня в казенной дощеник оттащити: сковали руки и ноги и на беть [перекладину] кинули. Осень была, дождь на меня шел, всю нощь под капелию лежал… Наутро кинули меня в лотку и напредь повезли. Егда приехали к порогу, к самому большему, Падуну,- река о том месте шириною с версту, три залавка [уступа] чрез всю реку зелот круты, не воротами што попловет, ино в щепы изломает, - меня привезли под порог. Сверху дождь и снег, а на мне на плеча накинуто кафтанишко просто; льет вода по брюху и по спине, - нужно было гораздо. Из лотки вытаща, по каменью скована окол порога тащили… По сем привезли в Бражкой [Братский] острог и в тюрьму кинули, соломки дали. И сидел до Филипова поста в студеной башне; там зима в те поры живет, да бог грел и без платья. Что собачка в соломке лежу: коли накормят, коли нет. Мышей много было, я их скуфьею бил, - и батошка не дадут дурачки! Все на брюхе лежал: спина гнила. Блох да вшей было много. Хотел на Пашкова кричать: “Прости!” - да сила божия возбранила, - велено терпеть. Перевел меня в теплую избу, и я тут с аманатами и собаками жил скован зиму всю.

А жена с детьми верст с дватцеть была сослана от меня. Баба ея Ксенья мучила зиму ту всю - и лаяла да укоряла. Сын Иван - невелик был - прибрел ко мне побывать после Христова рождества, и Пашков велел кинуть в студеную тюрьму, где я сидел: начевал милой и замерз было тут. И на утро опять велел к матери протолкать. Я ево и не видал. Приволокся к матери - руки и ноги ознобил. На весну паки поехали впредь. Запасу небольшое место осталось, а первой разграблен весь: и книги, и одежда иная отнята была, а иное и осталось. На Байка- лове море паки тонул. По Хилке по реке заставил меня лямку тянуть: зело нужен ход ею был, - и поесть было неколи, нежели спать. Лето целое мучилися. От водяныя тяготы люди изгибали, а у меня ноги и живот синь был. Два лета в водах бродили, а зимами чрез волоки волочилися. На том же Хилке в третьее тонул. Барку от берегу оторвало водою, - людские стоят, а мою ухватило да и понесло! Жена и дети остались на берегу, а меня сам-друг с кормщиком помчало. Вода быстрая, переворачивает барку вверх боками и дном; а я на ней ползаю, а сам кричю: “Владычице, помози! Упование, не утопи!” Иное ноги в воде, а иное выползу наверх. Несло с версту и больши; да люди переняли. Все розмыло до крохи! Да што петь [ведь] делать, коли Христос и пречистая богородица изволили так? Я, вышед из воды, смеюсь; а люди - те охают, платье мое по кустам развешивая, шубы отласные и тафтяные, и кое-какие безделицы тое много еще было в чемоданах да в сумах; все с тех мест перегнило - наги стали. А Пашков меня же хочет опять бить: “Ты-де над собою делаешь за посмех!” И я паки свету-богородице докучать: “Владычице, уйми дурака тово!” Так она-надежа уняла: стал по мне тужить. Потом доехали до Иргеня озера: волок тут, - стали зимою волочитца. Моих работников отнял, а иным у меня нанятца не велит.

А дети маленьки были, едоков много, а работать некому: один бедной горемыка-протопоп нарту сделал и зиму всю волочился за волок. У людей и собаки в подпряшках, а у меня не было; одинова лишо двух сынов, - маленьки еще были, Иван и Прокопей, - тащили со мною, что кобельки, за волоr нарту. Волок - верст со сто: насилу, бедные, и перебрели. А протопопица муку и младенца за плечами на себе тащила: а дочь Огрофена брела, брела, да на нарту и взвалилась, и братья ея со мною помаленьку тащили. И смех и горе, как помянутся дние оны: робята те изнемогут и на снег повалятся, а мать по кусочку пряничка им даст, и оне, съедши, опять лямку потянут; и коекак перебилися волок, да под сосною и жить стали, что Авраам у дуба мамврийска. Не пустил нас и в засеку Пашков сперва, дондеже натешился, и мы неделюдругую мерзли под сосною с робяты одны, кроме людей, на бору, и потом в засеку пустил и указал мне место. Так мы с робяты отгородились, балаганец сделав, огонь курили и как до воды домаялись. Весною на плотах по Ингоде реке поплыли на низ. Четвертое лето от Тобольска плаванию моему. Лес гнали хоромной и городовой. Стало: нечева есть; люди учали с голоду мереть и от работныя водяныя бродни. Река мелкая, плоты тяжелые, приставы немилостивые, палки большие, батоги суковатые, кнуты острые, пытки жестокие - огонь да встряска [пытка на дыбе с прижиганием огнём], люди голодные: лишо станут мучить - ано и умрет! И без битья насилу человек дышит, с весны по одному мешку солоду дано на десять человек на все лето, да петь работай, никуды на промысл не ходи; и верьбы, бедной, в кашу ущипать сбродит - и за то палкой по лбу: не ходи, мужик, умри на работе! Шестьсот человек было, всех так-то перестроил. Ох, времени тому! Не знаю, как ум у него отступился. У протопопице моей однарятка [однобортный кафтан] московская была, не сгнила, - порусскому рублев в полтретьяцеть [двадцать пять] и больши, по тамошнему - дал нам четыре мешка ржи за нея, и мы год-другой тянулися, на Нерче реке живучи, с травою перебиваючися. Все люди с голоду поморил, никуды не отпускал промышлять, - осталось небольшое место; по степям скитающеся и по полям, траву и корение копали, а мы - с ними же; а зимою - сосну ; а иное кобылятины бог даст, и кости находили от волков пораженных зверей, и что волк не доест, мы то доедим. А иные и самых озяблых ели волков, и лисиц, и что получит - всякую скверну.

Кобыла жеребенка родит, а голодные втай и жеребенка и место скверное кобылье съедят. А Пашков, сведав, и кнутом до смерти забьет. И кобыла умерла, - все извод взял, понеже не по чину [не как положено] жеребенка тово вытащили из нея: лишо голову появил, а оне и выдернули, да и почали кровь скверную есть. Ох, времени тому! И у меня два сына маленьких умерли в нуждах тex, а с прочими, скитающеся по горам и по острому каменею, наги и боси, травою и корением перебивающеся, кое-как мучился. И сам я, грешной, волею и неволею причастен кобыльим и мертвечьим звериным и птичьим мясам. Увы грешной душе! Кто даст главе моей воду и источник слез, да же оплачу бедную душу свою, юже зле погубих житейскими сластьми? Но помогала нам по Христе боляроня, воеводская сноха, Евдокея Кириловна, да жена ево, Афонасьева, Фекла Симеоновна: оне нам от смерти голодной тайно давали отраду, без ведома ево, - иногда пришлют кусок мясца, иногда колобок, иногда мучки и овсеца, колько сойдется, четверть пуда и гривенку-другую, а иногда и полпудика накопит и передаст, а иногда у коров корму из корыта нагребет. Дочь моя, бедная горемыка Огрофена, бродила втай к ней под окно. И горе, и смех! Иногда робенка погонят от окна без ведома бояронина, а иногда и многонько притащит. Тогда невелика была; а ныне уж ей 27 годов, девицею, бедная моя, на Мезени, с меньшими сестрами перебиваяся кое-как, плачючи живут. А мать и братья в земле закопаны сидят [в земляной тюрьме]… Было в Даурской земле нужды великие годов c шесть и семь, а во иные годы отрадило. А он, Афонасей, наветуя мне, беспрестанно смерти мне искал… Таже с Нерчи реки паки назад возвратилися к Русе.

Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мне под робят под рухлишко дал две клячки, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошадей не смеем, а за лошедьми не поспеем, голодные и томные люди. Протопопица бедная бредет-бредет, да и повалится - кольско гораздо! В ыную пору, бредучи, повалилась, а иной томной же человек на иея набрел, ту же и повалился; оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: “Матушка, государыня, прости!” А протопопица кричит: “Что ты, батько, меня задавил?” Я пришол, - на меня, бедная, пеняет, говоря: “Долго ли муки сея, протопоп, будет?” И я говорю: “Марковна, до самыя смерти!” Она же, вздохня, отвещала: “Добро, Петрович, ино еще побредем”. Курочка у нас черненька была; по два яичка на день приносила робята на пищу, божиим повелением нужде нашей помогая; бог так строил. На нарте везучи, в то время удавили по грехом. И нынеча мне жаль курочки той, как на разум прийдет. Ни курочка, ни што чудо была: во весь год по два яичка на день давала; сто рублев при неи плюново дело, железо! А та птичка одушевлена, божие творение, нас кормила, а сама с нами кашку сосновую из котла тут же клевала, или и рыбки прилучится, и рыбку клевала; а нам против того по два яичка на день давала. Слава богу, вся строившему благая! А не просто нам она и досталася.

У боярони куры все переслепли и мереть стали; так она, собравши в короб, ко мне их прислала, чтоб-де батько пожаловал - помолился о курах. И я-су подумал: кормилица то есть наша, детки у нея, надобно ей курки. Молебен пел, воду святил, куров кропил и кадил; потом в лес сбродил, корыто им сделал, из чево есть, и водою покропил, да к ней все и отслал. Куры божиим мановением исцелели и исправилися по вере ея. От тово-то племяни и наша курочка была… Таже приволоклись паки на Иргень озеро. Бояроня пожаловала, - прислала сковородку пшеницы, и мы кутьи наелись. Кормилица моя была Евдокея Кириловна... А опосле того вскоре хотел меня пытать; слушай, за что. Отпускал он сына своего Еремея в Мунгальское царство воевать, - казаков с ним 72 человека да иноземцов 20 человек, - и заставил иноземца шаманить, сиречь гадать: удаст ли ся им и с победою ли будут домой? Волхв же той, мужик, близ моего зимовья привел барана живова в вечер и учал над ним волховать, вертя ево много, и голову прочь отвертел и прочь отбросил. И начал скакать, и плясать, и бесов призывать, и, много кричав, о зем лю ударился, и пена изо рта пошла. Беси давили ево, а он спрашивал их: “Удастся ли поход?” И беси сказали: “С победою великою и с богатством большим будете назад”. И воеводы ради, и все люди, радуяся, говорят: “Богаты приедем!” ...А я, окаянной... во хлевине своей кричал с воплем ко господу: “Послушай мене, боже! Послушай мене, царю небесный, свет, послушай меня! Да не возвратится вспять ни един от них, и гроб им там устроиши всем, приложи им зла, господи, приложи, и погибель им наведи, да не сбудется пророчество дьявольское!”

И много тово было говорено. И втайне о том же бога молил. Сказали ему, что я так молюсь, и он лишо излаял меня. Потом отпустил с войским сына своего. Ночью поехали по звездам. В то время жаль мне их: видит душа моя, что им побитым быть, а сам таки на них погибели молю. Иные, приходя, прощаются ко мне, а я им говорю: “Погибнете там!” Как поехали, лошади под ними взоржали вдруг, и коровы тут взревели, и овцы и козы заблеяли, и собаки взвыли, и сами иноземцы, что собаки, завыли; ужас на всех напал. Еремей весть со слезами ко мне прислал: чтоб батюшко-государь помолился за меня. И мне ево стало жаль. А се друг мне тайной был и страдал за меня. Как меня кнутом отец ево бил, и стал разговаривать отцу, так со шпагою погнался за ним. А как приехали после меня на другой порог, на Падун, 40 дощеников все прошли в ворота, а ево, Афонасьев, дощеник, - снасть добрая была, и казаки все шесть сот промышляли о нем, а не могли взвести, - взяла силу вода, паче же рещи - бог наказал! Стащило всех в воду людей, а дощеник на камень бросила вода; чрез ево льется, а в нево не идет. Чюдо, как то бог безумных тех учит! Он сам на берегу, бояроня в дощенике. И Еремей стал говорить: “Батюшко, за грех наказует бог! Напрасно ты протопопа тово кнутом тем избил; пора покаятца, государь!” Он же рыкнул на него, яко зверь, и Еремей, к сосне отклонясь, прижав руки, стал, а сам, стоя, “господи, помилуй!” говорит. Пашков же, ухватя у Малова колешчатую пищаль [ружьё с колесным замком], - никогда не лжет, - приложася на сына, курок спустил, и божиею волею осеклася пищаль. Он же, поправя порох, опять спустил, и паки осеклась пищаль. Он же и в третьи так же сотворил, пищаль и в третьих осеклася же. Он ее на землю и бросил. Малой, подняв, на сторону спустил - так и выстрелила! А дощеник единаче на камени под водою лежит. Сел Пашков на стул, шпагою подперся, задумався, и плакать стал, а сам говорит: “Согрешил, окаянной, пролил кровь неповинну, напрасно протопопа бил; за то меня наказует бог!” Чюдно, чюдно! По писанию: яко косен [медлителен] бог во гнев, а скор на послушание, - дощеник сам, покаяния ради, сплыл с камени и стал носом против воды; потянули, он и взбежал на тихое место тотчас. Тогда Пашков, призвав сына к себе, промолыл ему: “Прости, барте [пожалуйста], Еремей, - правду ты говоришь!” Он же, прискоча, пад, поклонился отцу и рече: “Бог тебя, государя, простит! Я пред богом и пред тобою виноват!” И взяв отца под руку, и повел. Гораздо Еремей разумен и добр человек: уж у него и своя седа борода, и гораздо почитает отца и боится его. Да по писанию и надобе так: бог любит тех детей, которые почитают отцов. Виждь, слышателю, не страдал ли нас ради Еремей, паче же ради Христа и правды его? А мне сказывал кормщик ево, Афонасьева, дощеника, - тут был, - Григорей Тельной. На первое возвратимся. Откель же отошли, поехали на войну. Жаль стала Еремея мне: стал владыке докучать, чтоб ева пощадил. Ждали их с войны, - не бывали на срок. А в те поры Пашков меня и к себе не пускал. Во един от дней учредил застенок и огнь росклал - хочет меня пытать. Я ко исходу душевному и молитвы проговорил; ведаю ева стряпанье, - после огня тово мало у него живут. А сам жду по себя и, сидя, жене плачущей и детям говорю: “Воля господня да будет! Аще живем, господеви живем; аще умираем, господеви умираем”. А се и бегут по меня два палача. Чюдно дело господне и неизреченны судьбы владычня! Еремей ранен сам-друг дорошкою мимо избы и двора моева едет, и палачей вскликал и воротил с собою. Он же, Пашков, оставя застенок, к сыну своему пришел, яко пьяной с кручины. И Еремей, поклоняся со отцем, вся ему подробну возвещает: как войско у него побили все без остатку, и как eвo увел иноземец от мунгальских людей по пустым местам, и как по каменным горам в лесy, не ядше, блудил седмь дней, - одну съел белку, - и как моим образом человек ему во сне явился и, благословя ево, указал дорогу, в которую страну ехать; он же, вскоча, обрадовался и на путь выбрел. Eгда он отцу рассказывает, а я пришел в то время поклонитися им. Пашков же, возвед очи свои на меня,- слово в слово что медведь морской белой, жива бы меня проглотил, да господь не выдаст! - вздохня, говорит: “Так-то ты делаешься Людей тех погубил сколько!” А Еремей мне говорит: “Батюшко, поди, государь, домой! Молчи для Христа!” Я и пошел. Десеть лет он меня мучил, или я ево - не знаю; бог разберет в день века. Перемена ему пришла …». Размолвка с царём и удаление Никона с патриаршего престола (1666) стали на руку противникам его новшеств. Они заговорили смелее, чем прежде. Самый рьяный из ревнителей старины, А., был возвращён из Сибири в Москву: «…И мне грамота: велено ехать на Русь. Он [Пашков] поехал, а меня не взял; умышлял во уме своем. “Хотя-де один и поедет, и ево-де убьют иноземцы”. Он в дощениках со оружием и с людьми плыл, а слышал я, едучи, от иноземцев дрожали и боялись. А я, месяц спустя после ево, набрав старых, и больных, и раненых, кои там негодны, человек с десяток, да я с женою и с детьми - семнатцеть нас человек, в лотку севше, уповая на Христа и крест поставя на носу, поехали, амо же бог наставит, ничево не бояся. Книгу Кормчию дал прикащику, и он мне мужика кормщика дал. Да друга моего выкупил, Василия, которой там при Пашкове на людей ябедничал и крови проливал и моея головы искал; в ыную пору, бивше меня, на кол было посадил, да еще бог сохранил! А после Пашкова хотели ево казаки до смерти убить. И я, выпрося у них Христа ради, а прикащику выкуп дав, на Русь ево вывез, от смерти к животу, - пускай ево, беднова! - либо покаятся о гресех своих. Да и другова такова же увез замотая. Сего не хотели мне выдать; а он ушел в лес от смерти и, дождався меня на пути, плачючи, кинулся мне в карбас. Ано за ним погоня! Деть стало негде. Я-су,- простите! - своровал: ...спрятал ево, положа на дно в судне, и постелею накинул, и велел протопопице и дочери лечи на ново. Везде искали, а жены моей с места не тронули, - лишо говорят: “Матушка, опочивай ты, и так ты, государыня, горя натерпелась!”

А я, - простите бога ради, - лгал в те поры и cказывал: “Нет ево у меня!” - не хотя eго на смерть выдать. Поискав, да и поехали ни с чем; а я ево на Русь вывез… Прикащик же мучки гривенок с тритцеть дал, да коровку, да овечок пять-шесть, мясцо иссуша; и тем лето питалися, пловучи. Доброй прикащик человек, дочь у меня Ксенью крестил. Еще при Пашкове родилась, да Пашков не дал мне мира и масла, так не крещена, долго была, - после ево крестил… Поехали из Даур, стало пищи скудать, и с братиею бога помолили, и Христос нам дал изубря, большова зверя, - тем и до Байкалова моря доплыли. У моря русских людей наехала станица соболиная, рыбу промышляет; рады, миленькие, нам, и с карбасом нас, с моря ухватя, далеко на гору несли Тереньтьюшко с товарищи; плачют, миленькие, глядя на нас, а мы на них. Надавали пищи, сколько нам надобно: осетров с сорок свежих перед меня привезли, а сами говорят: “Вот, батюшко, на твою часть бог в запоре [приспособление для отлова рыбы] нам дал, - возьми себе всю!” Я, поклонясь им и рыбу благословя, опять им велел взять: “На што мне столько?” Погостя у них, и с нужду запасцу взяв, лотку починя и парус скропав, чрез море пошли. Погода окинула на море, и мы гребми перегреблись: не больно о том месте широко - или со сто, или с осьмдесят верст. Егда к берегу пристали, восстала буря ветренная,и на берегу насилу место обрели от волн. Около ево горы высокие, утесы каменные и зело высоки, - двадцеть тысящ верст и больши волочился, а не видал таких нигде. Наверху их полатки и повалуши [башни], врата и столпы, ограда каменная и дворы, - все богоделанно. Лук на них ростет и чеснок, - больши романовскаго луковицы, и сладок зело. Там же ростут и конопли богорасленныя, а во дворах травы красныя, и цветны и благовонны гораздо. Птиц зело много, гусей и лебедей, - по морю, яко снег, плавают. Рыба в нем осетры, и таймени, стерледи, и омули, и сиги, и прочих родов много. Вода пресная, а нерпы и зайцы великия [тюлени] в нем: во окиане-море большом, живучи на Мезени, таких не видал. А рыбы зело густо в нем; осетры и таймени жирни гораздо, - нельзя жарить на сковороде: жир все будет… В Енисейске зимовал; и паки, лето плывше, в Тобольске зимовал. И до Москвы едучи, по всем городам и по селам, во церквах и на торгах кричал, проповедая слово божие, и уча, и обличая безбожную лесть. Таже приехал к Москве. Три годы ехал из Даур, а туды волокся пять лет против воды; на восток все везли, промежду иноземских орд и жилищ. Много про то говорить! Бывал и в ыноземских руках. На Оби великой реке предо мною 20 человек погубили християн, а надо мною думав, да и отпустили совсем. Паки на Иртише реке собрание их стоит: ждут березовских наших с дощеником и побить. А я, не ведаючи, и приехал к ним и, приехав, к берегу пристал: оне с луками и обскочили нас. Я-су, вышед, обниматца с ними, што с чернцами, а сам говорю: “Христос со мною, а с вами той же!” И оне до меня и добры стали, и жены своя к жене моей привели. Жена моя также с ними лицемеритца, как в мире лесть совершается; и бабы удобрилися. И мы то уже знаем: как бабы бывают добры, так и все о Христе бывает добро. Спрятали мужики луки и стрелы своя, торговать со мною стали - медведен я у них накупил [залежалый товар], - да и отпустили меня. Приехав в Тоболеск, сказываю; ино люди дивятся тому, понеже всю Сибирь башкирцы с татарами воевали тогда. А я, не разбираючи, уповая на Христа, ехал посреде их. Приехал на Верхотурье, - Иван Богданович Камынин, друг мой, дивится же мне: ”Как ты, протопоп, проехал?”».

ПРОТОПОП АВВАКУМ

Протопоп Аввакум был человеком огромной силы духа, которая в полной мере проявилась во время гонений на него. Он с детства приучался к аскетизму. Отвращение от всего мирского и стремление к святости он считал настолько естественными для человека, что не мог ужиться ни в одном приходе из-за неустанного преследования им мирских утех и отступления от обычаев веры. Многие считали его святым и чудотворцем.

В XVII веке начался церковный раскол, явившийся результатом церковной реформы патриарха Никона. Реформа должна была устранить разночтения в церковных книгах и разницу в проведении обрядов, подрывавших авторитет церкви. С необходимостью проведения реформы согласились все: и Никон, и его будущий противник протопоп Аввакум. Было только неясно, что брать за основу-переводы на старославянский язык византийских богослужебных книг, сделанные до падения Константинополя в 1453 году, или сами греческие тексты, в том числе исправленные после падения Константинополя. По приказу Никона в качестве образцов были взяты греческие книги, причем в новых переводах появились разночтения с древними. Это послужило формальным основанием для раскола.

Сожжение протопопа Аввакума в Пустозерске в 1682 г. Из рукописи А. Великанова

Среди нововведений, принятыми патриархом Никоном и церковным Собором 1654 года, были замена крещения двумя пальцами троеперстием, произнесение славословия Богу «алилуйя» не дважды, а трижды, движение вокруг аналоя в церкви не по ходу Солнца, а против него. Все они касались чисто обрядовой стороны, а не существа православия. Но под лозунгом возвращения к старой вере объединились люди, не желавшие смириться с ростом государственной и помещичьей эксплуатации, с возрастанием роли иностранцев, со всем тем, что казалось им не соответствующим традиционному идеалу «правды».

Раскол начался с того, что патриарх Никон во всех московских церквах запретил двоеперстие. Кроме того, из Киева он пригласил ученых монахов для «исправления» церковных книг. В Москву прибыли Епифаний Ставинецкий, Арсений Сатановский и Дамаскин Птицкий, которые немедля занялись монастырскими библиотеками.

Против Никона ополчились прежде всего «боголюбцы», или «ревнители благочестия», во главе которых стоял Стефан Вонифатьев. Кроме того, большой активностью выделялись настоятель Казанской церкви на Красной площади Иван Неронов, протопопы – костромской Даниил, муромский Логгин, темниковский Даниил, юрьевский Аввакум. В этот кружок входил и Никон, поэтому «ревнители» ранее поддержали его избрание в патриархи.

По их мнению, исправление богослужебных книг должно было производиться не по греческим, а по старинным русским рукописям. С большой настороженностью они относились ко всему иноземному, неприязненно воспринимали проникновение элементов западной культуры в Россию.

С ними отчасти был солидарен и царь Алексей Михайлович, хотя он иначе представлял себе сущность церковных преобразований.

Первые же действия нового патриарха убедили «ревнителей» в том, что они глубоко ошибались в отношении староверия Никона. Отмена двоеперстия мгновенно вызвала повсеместное негодование. О Никоне заговорили как о «латыннике», предтече антихриста.

«Всяк бо, крестяся тремя персты, – писал по этому поводу протопоп Аввакум, – кланяется первому зверю папежу и второму русскому, творя их волю, а не Божию, или рещи: кланяется и жертвует душою тайно антихристу и самому дияволу. В ней же бе, шепоти, тайна сокровенная: зверь и лжепророк, сиречь: змий – диявол, а зверь – царь лукавый, а лжепророк – папеж римский и прочий подобии им». Поэтому всякий, «крестящийся тремя перстами, будет мучен огнем и жупелом».

Подобным же образом Аввакум осуждал и прочие реформы, призванные согласовать русское богослужение с практикой других православных церквей. Через все его послания и челобитные красной нитью проходило стремление связать эти реформы с латинством, с учением и практикой католической церкви, с «фряжскими» или немецкими порядками. «Ох, ох, бедная Русь! – восклицал он. – Чего-то тебе захотелось немецких поступков и обычаев?»

Никон расчетливо и быстро убрал со своего пути неугомонных ревнителей. Первым подвергся опале Стефан Вонифатьев.

Из всех расколоучителей самой суровой оказалась участь протопопа Аввакума. Еще в сентябре 1653 года его отправили в ссылку в Тобольск, откуда через три года он был переведен в Восточную Сибирь.

О многолетнем пребывании в Даурии, о муках, выпавших на долю его семьи, Аввакум ярко, образно повествует в своем «Житии».

В начале 1661 года Алексей Михайлович позволил Аввакуму вернуться в Москву. Аввакум воспрянул духом, решив, что царь отвернулся от никониан и теперь будет во всем слушаться староверов. В действительности же ситуация была намного сложней.

Как и следовало ожидать, властолюбивый Никон не пожелал удовлетвориться второй ролью в государстве. Опираясь на принцип «священство выше царства», он попытался полностью выйти из подчинения светской власти и утвердить свое верховное господство не только над церковными людьми, но и над мирянами.

Постепенно между царем и патриархом назревало охлаждение. Никон, мало вникавший в существо закулисных интриг, не мог даже помыслить о перемене отношения к себе царя. Напротив, он был убежден в незыблемости своего положения. Когда же Алексей Михайлович выразил неудовольствие властными действиями патриарха, Никон 11 июля 1658 года после службы в Успенском соборе заявил народу, что покидает свой патриарший престол, и удалился в Воскресенский монастырь. Этим он рассчитывал окончательно сломить слабовольного царя, однако не учел роста влияния на него старообрядчески настроенного боярства.

Заметив свою ошибку, Никон попытался вернуться назад, но это еще больше усложнило дело. При установившейся зависимости Русской церкви от светской власти выход из создавшегося положения целиком зависел от воли государя, но Алексей Михайлович колебался. Зато его новому окружению удалось устроить возвращение в Москву протопопа Аввакума и других членов бывшего кружка «боголюбцев».

Аввакум связывал свой вызов с победой староверия.

Почти два года добирался он до Москвы, неустанно проповедуя по пути свое учение. Каково же было его разочарование, когда он увидел, что никонианство в церковной жизни повсюду пустило корни, а Алексей Михайлович, охладев к Никону, тем не менее не собирался отказываться от его реформ. В нем с прежней силой пробудилась страстная готовность бороться за свои убеждения, и он, воспользовавшись благоволением царя, подал ему пространную челобитную.

«Я чаял, – писал Аввакум, – живучи на востоке в смертех многих, тишину здесь в Москве быти, а ныне увидал церковь паче и прежняго смущенну». Он забрасывал царя челобитными с протестом против никонианства и самого патриарха.

Алексею Михайловичу хотелось привлечь на свою сторону неустрашимого «ревнителя благочестия».

Тронутый вниманием государя и надеясь, что ему будет поручено исправление книг, Аввакум некоторое время действительно пребывал в умиротворении. Такой поворот событий пришелся не по душе староверам, и они бросились со всех сторон уговаривать протопопа не оставлять «отеческих преданий». Аввакум возобновил свои обличения никонианского духовенства, называя священников в своих проповедях и писаниях отщепенцами и униатами. «Они, – утверждал он, – не церковные чада, а диаволя».

Царь увидел, сколь беспочвенны его надежды на примирение Аввакума с церковью, и, поддавшись уговорам духовенства, 29 августа 1664 года подписал указ о высылке Аввакума в Пустозерский острог.

В феврале 1666 года в связи с открытием церковного собора Аввакума привезли в Москву. Его снова пытались склонить к признанию церковных реформ, но протопоп «покаяния и повиновения не принес, а во всем упорствовал, еще же и освященный собор укорял и неправославным называл». В результате 13 мая Аввакум был расстрижен и предан проклятию как еретик.

После суда Аввакума вместе с другими расколоучителями отправили в заключение в Угрешский монастырь, откуда его позднее перевели в Пафнутьев-Боровский. В специальной инструкции, присланной игумену того монастыря, предписывалось Аввакума «беречь накрепко с великим опасением, чтобы он с тюрьмы не ушел и дурна никакова бы над собою не учинил, и чернил и бумаги ему не давать, и никого к нему пускать не велеть».

Его еще надеялись сломить с помощью вселенских патриархов, которых ждали на собор для низложения Никона.

Патриархи прибыли в Москву в апреле 1667 года.

Они долго уговаривали Аввакума, советуя смириться и принять церковные нововведения.

«Что ты так упрям? – говорили патриархи. – Вся наша Палестина, и Сербия, и Албания, и волохи, и римляне, и ляхи – все тремя перстами крестятся, один ты упорствуешь в двоеверии».

«Вселенские учители! Рим давно упал и лежит невосклонно, и ляхи с ним же погибли, до конца враги быша христианам. А и у вас православие пестро стало от насилия турскаго Махмета, – да и дивить на вас нельзя: немощни есте стали. И впредь приезжайте к нам учитца: у нас, Божиею благодатию, самодержество. До Никона-отступника в нашей России у благочестивых князей и царей все было православие чисто и непорочно и церковь немятежна».

После этого Аввакум отошел к дверям и лег на пол со словами:

«Посидите вы, а я полежу».

Больше он не слушал ни насмешек, ни увещеваний. В августе 1667 года Аввакума вывезли в Пустозерск. В пустозерский период Аввакум полностью разработал свое расколоучение.

Он выступал за старину, отнюдь не думая пренебрегать настоящим, просто его видение современной действительности противоречило господствующим тенденциям эпохи.

Год от года увеличивалось количество массовых самосожжений. В огне нередко люди гибли сотнями и тысячами. Например, в начале 1687 года в Палеостровском монастыре сожглись более двух тысяч человек. 9 августа того же года в Березове Олонецкого уезда – более тысячи. И подобных фактов было множество.

Обо всем этом Аввакум хорошо знал и всячески побуждал старообрядцев к самосожжению. В «Послании к некоему Сергию» он писал: «Наипаче же в нынешнее время в нашей России сами в огонь идут от скорби великия, ревнуя по благочестии, яко и древле апостоли: не жалеют себя, но Христа ради и Богородицы в смерть идут». В этом же послании Аввакум рассказывал об одном из таких массовых самосожжений: «Брате, брате, дорогое дело, что в огонь посадят: помнишь ли в Нижегородских пределах, где я родяся живал, тысячи з две и сами миленькие от лукавых тех духов забежали в огонь: разумно оне зделали, тепло себе обрели, сим искушением тамошняго искуса утекли».

Таким образом, Аввакум стал первым и чуть ли не единственным проповедником массовых суицидов в мировых религиозных учениях.

Между тем царь Алексей Михайлович умер, и на престол вступил его сын Федор. Аввакуму казалось, что о нем просто-напросто забыли. И он сделал шаг навстречу своей гибели. В 1681 году Аввакум отправил царю Федору послание, в котором фанатично и безрассудно излил все накопившееся за долгие годы раздражение против церкви и духовенства.

«А что, царь-государь, – писал он, – как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илья-пророк, всех перепластал в один день. Не осквернил бы рук своих, но и освятил, чаю».

Возможно, царь не придал бы значения этому письму, если бы преподобный не упомянул ниже о его покойном батюшке: «Бог судит между мною и царем Алексеем. В муках он сидит, – слышал я от Спаса; то ему за свою правду. Иноземцы, что знают, что ведено им, то и творили. Своего царя Константина, потеряв безверием, предали турку, да и моего Алексея в безумии поддержали».

Царь Федор не питал никакого сочувствия к старообрядцам и воспринял послание Аввакума как угрозу существующей власти, лично самому себе. И Аввакума «за великия на царский дом хулы» было приказано сжечь вместе с тремя его единоверцами.

14 апреля 1682 года закончилась на костре жизнь этого бесстрашного человека, оставшегося неразгаданной легендой древнерусской духовности.

До нас дошли очень скудные подробности этой казни. Известно, что совершилась она при большом стечении народа. Узников вывели из-за тюремного тына к месту казни. Аввакум заблаговременно распорядился своим имуществом, раздал книги. И все равно зрелище было тягостное – загноенные глаза, обрубленные усохшие руки. Теперь Аввакума, Федора, Лазаря и Епифания никто не уговаривал отречься.

Палачи привязали осужденных к четырем углам сруба, завалили дровами, берестой и подожгли.

Народ снял шапки...

Из книги 100 великих пророков и вероучителей автора Рыжов Константин Владиславович

Из книги 100 великих узников автора Ионина Надежда

Неистовый протопоп Аввакум Члены «Кружка ревнителей благочестия», как указывалось ранее, стремились сохранить русскую церковь как всеобъемлющий и культурообразующий орган, ратовали за еще большее проникновение православной обрядности в русскую жизнь. Поэтому они

Из книги 100 великих казней автора Авадяева Елена Николаевна

ПРОТОПОП АВВАКУМ Протопоп Аввакум был человеком огромной силы духа, которая в полной мере проявилась во время гонений на него. Он с детства приучался к аскетизму. Отвращение от всего мирского и стремление к святости он считал настолько естественными для человека, что не

Из книги Кто есть кто в истории России автора Ситников Виталий Павлович

Кто такой протопоп Аввакум? Протопоп Аввакум вошел в русскую историю как один из руководителей старообрядческого движения… Как и патриарх Никон, он был фанатично предан своим идеям… Когда был разослан новый «Служебник», Аввакум отказался подчиниться его установлениям

Из книги Большой словарь цитат и крылатых выражений автора Душенко Константин Васильевич

АВВАКУМ (Аввакум Петрович) (1620 или 1621–1682), протопоп, глава старообрядчества, писатель 3 «Долго ли муки сея, протопоп, будет?» – <…> «Марковна, до самыя смерти!» <…> «Добро, Петрович, ино еще побредем». «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» (1672–1673; опубл. в 1860) ?

день памяти 14 апреля и 2 декабря (по юлианскому календарю)

Авва́кум Петро́в , Аввакум Петрович Кондратьев (общепринятое произношение - Авваку́м ); или , Григорово - 1 (14) апреля 1682 года , Пустозёрск) - протопоп города Юрьевца-Поволожского , противник богослужебной реформы Патриарха Никона XVII века ; духовный писатель.

Ему приписывают 43 сочинения, в том числе знаменитое «Житие», «Книга бесед», «Книга толкований», «Книга обличений» и др. Его считают родоначальником новой российской словесности, вольного образного слова, исповедальной прозы.

Жизнь

Происходивший из бедной семьи, довольно начитанный, строгого нрава, он приобрёл известность довольно рано как сторонник православия , занимавшийся также изгнанием бесов .

Строгий к самому себе, он беспощадно преследовал всякое отступление от церковных правил, в результате чего около 1651 года был вынужден бежать от возмущённой паствы города Юрьевца-Поволожского в Москву . Здесь Аввакум Петрович, считавшийся учёным и лично известный царю , участвовал в проводимой при патриархе Иосифе «книжной справе». Когда патриарх Иосиф скончался в 1652 году , новый патриарх Никон заменил прежних московских справщиков малороссийскими книжниками во главе с Арсением Греком . Причиной послужила разность подходов к реформе: если Аввакум, Иван Неронов и др. выступали за исправление церковных книг по древнерусским православным рукописям, то Никон собирался сделать это, опираясь на греческие богослужебные книги. Первоначально патриарх хотел взять древние «харатейные» книги, но потом довольствовался итальянскими перепечатками. Аввакум же и другие противники реформы были уверены, что эти издания не авторитетны и имеют искажения. Протопоп подверг точку зрения Никона резкой критике в челобитной царю, написанной им совместно с костромским протопопом Даниилом.

Аввакум занял одно из первых мест в ряду приверженцев старины и был одной из первых жертв преследования, которому подверглись противники Никона . В сентябре 1653 года его бросили в тюрьму и стали уговаривать принять «новые книги», однако безуспешно. Аввакум Петрович был сослан в Тобольск , затем 6 лет находился при воеводе Афанасии Пашкове , посланном для завоевания «Даурской земли », доходил до Нерчинска , Шилки и Амура , терпя не только все лишения тяжёлого похода, но и жестокие преследования со стороны Пашкова , которого он обличал в разных «неправдах».

И после этого не отказывались от мысли переубедить Аввакума, расстрижение которого было встречено большим возмущением и в народе, и во многих боярских домах, и даже при дворе, где у ходатайствовавшей за Аввакума царицы было в его день расстрижения «великое нестроение» с царём. Вновь уговаривали Аввакума уже перед лицом восточных патриархов в Чудове монастыре , но он твёрдо стоял на своём. В это время его соратников казнили. Аввакум же был наказан кнутом и сослан в Пустозёрск (1667 год). При этом ему не вырезали языка, как Лазарю и Епифанию, с которыми он и Никифор, протопоп симбирский, были сосланы в Пустозёрск .

14 лет он просидел на хлебе и воде в земляной тюрьме в Пустозёрске , продолжая свою проповедь, рассылая грамоты и послания. Наконец, его резкое письмо к царю Фёдору Алексеевичу , в котором он критиковал царя Алексея Михайловича и ругал патриарха Иоакима , решило участь и его, и его товарищей: все они были сожжены в срубе в городе Пустозёрске .

Аввакум почитается в большинстве старообрядческих церквей и общин как священномученик и исповедник. В 1916 году старообрядческая церковь Белокриницкого согласия причислила Аввакума к лику святых.

Бог, судя по произведениям Аввакума, незримо сопутствовал страстотерпцу на всех этапах его жизненного пути, помогая наказывать презлых и лукавых. Так, Аввакум описывает, как ненавидевший его воевода отправил ссыльного ловить рыбу на безрыбном месте. Аввакум, желая посрамить его, воззвал ко Всевышнему - и «полны сети напехал Бог рыбы». Такой подход к общению с Богом очень похож на ветхозаветный: Бог, по мнению Аввакума, проявляет пристальный интерес к повседневной жизни страдающих за истинную веру.

Страдания Аввакум принимал, по его словам, не только от гонителей истинной веры, но и от бесов: по ночам они играли на домрах и дудках, мешая иноку спать, вышибали чётки из рук во время молитвы, а то и прибегали к прямому физическому насилию - хватали протопопа за голову и вывертывали её. Впрочем, Аввакум - не единственный ревнитель старой веры, одолеваемый бесами: пытки, творимые слугами дьявола над иноком Епифанием, духовным отцом Аввакума, были гораздо тяжелей.

Исследователи обнаружили весьма сильную зависимость идейного мира Аввакума от святоотеческой и патериковой письменности. В антистарообрядческой литературе нередко обсуждается противоречивый ответ протопопа на вопрос одной своей корреспондентки, сохранившийся в письме, подлинность которого под сомнением, о смутившем её выражении в одном богослужебном тексте о Троице. Это выражение можно было понять так, что в святой Троице различаются три сущности или существа, на что Аввакум отвечал «не бойся, секи несекомое». Эта реплика дала повод новообрядческим полемистам повод говорить о «ереси» (тритеизм). Впоследствии эти взгляды Аввакума пытались оправдать на Иргизе, так что из таких апологетов выделился особый толк «онуфриевцев». На самом деле взгляды протопопа на святую Троицу не отличались от святоотеческих, что видно из предисловия к «Житию», а его неосторожные выражения не были приняты старообрядцами. Ряд исследователей, в частности, Н. М. Никольский и Е. А. Розенков, говорят о недостаточной осведомлённости Аввакума в вопросах православной догматики. Так, смущение вызывает фраза из письма, в которой Аввакум обещал последовавшему этому призыву, что он узрит «трёх царей».

Ссылки

• Аввакум Петрович «Житие… Челобитные царю. Письма боярыне Морозовой» факсимильное воспроизведение парижского издания 1951 года. Библиотека ImWerden
• Аввакум в Фундаментальной электронной библиотеке «Русская литература и фольклор»

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Протопоп Аввакум" в других словарях:

АВВАКУМ - (Аввакум Петрович) (1620, с. Григорово Нижегородской губ. 14.04.1682, Пустозерск) один из первых духовных вождей староверия, исповедник, принявший мученическую смерть на костре. В возрасте 21 г. был рукоположен в диаконы, а в 1643 или 1644 г.… … Русская Философия. Энциклопедия

Первый по времени и талантливейший из расколоучителей писателей, противников нововведений патриарха Никона, протопоп гор. Юрьевца Поволжского; род., как видно из его автобиографии, в 1615 или 1616 г., сожжен в Пустозерске, в срубе, 1 апреля 1681… … Большая биографическая энциклопедия

В Википедии есть статьи о других людях с именем Аввакум. Аввакум Петров … Википедия

- (около 1620, село Григорово Закудемского стана Нижегородского уезда — 1682, Пустозерский острог), один из основателей старообрядчества, протопоп, писатель. Из священников. С 1642 дьякон, с 1644 священник села Лопатищи Нижегородского уезда.… … Москва (энциклопедия)

- (1620 или 1621, с. Григорово Нижегородской губ. – 1682, казнён в Пустозёрске), глава старообрядчества и идеолог раскола в православной церкви, протопоп, писатель. Св. Аввакум Когда в 1653 г. Никон начал реформу церкви, протопоп Аввакум выступил … Литературная энциклопедия

Древнерусская литература

Аввакум Петров

Биография

Аввакум Петров (протопоп Аввакум), писатель, один из основателей русского старообрядчества, родился в 1620 г., в селе Григорово Нижегородского уезда в семье священника. Отец умер, когда Аввакуму исполнилось 16 лет. Мать оказала большое влияние на его нравственно-религиозное развитие. В 1638 г. Аввакум обзавелся женой и поселился в селе Лопащцы, где был рукоположен в диаконы, а в 1644 г. - в священники. Раздоры с местным «началием» привели к тому, что в 1647 г. он с женой и сыном ушел в Москву. Там Аввакум сблизился с членами «Кружка ревнителей благочестия», центральной фигурой которого был духовник царя Алексея Михайловича С. Вонифатьевич, с целью борьбы с недостатками и пороками духовенства. Членом «Кружка» был архимандрит Новоспасского монастыря, будущий патриарх Никон. Затем Аввакум познакомился и с царем, а когда Никон стал патриархом 1652 г., Аввакум был назначен протопопом. Он ратовал за строгость нравов, за уплату налоги в патриаршую казну мирянами, и духовенством, за что был избит толпой и бежал в Москву, где остался служить в Казанском соборе, что неподалеку от Красной площади. В том же 1652 г. выступил против реформы Церкви, проводимой Никоном, за что был арестован и через год выслан в Тобольск.

Проповедями за чистоту нравов и благочестие, за приверженность старой вере восстановил против себя и прихожан, и местное начальство и по доносу был сослан в Якутск, откуда началось его беспрерывное странствие по острогам Сибири. Был не раз нещадно бит кнутом, содержался зимой в неотапливаемых подвалах и башнях. После 10 лет скитаний вернулся в Москву. В 1666 г. решением Церковного собора лишен сана и предан проклятию, а в 1667 г. с тремя единомышленниками сослан в Пустозерск и посажен в «земляную тюрьму». Но и там выказывал непризнание новой, никонианской Церкви, отстаивал «древлее византийское благочестие». В тюрьме написал 80 посланий, писем и челобитных с разъяснениями причин смысл своего противостояния «никонианам». Еще сочинил автобиографическое «Житие» и «Книгу бесед», распространились по России рукописными копиями его сторонников.

В апреле 1682 г. Аввакум и трое его союзников Лазарь, Епифаний и Федор (расстриги) решением очередного Церковного собора 1681-1682 гг., были заживо сожжены в срубе в Пустозерске 14 апреля 1682 г.

Аввакум Петрович (Протопоп Аввакум) родился 25 ноября 1620 года в нижегородских пределах в селе Григоровка за Кудмою рекою. Родом из бедной семьи приходского священника, Аввакум довольно рано приобретает известность у населения как изгнанник бесов. По наставлению матери, Аввакум в семнадцать лет женится на четырнадцатилетней обедневшей дочери кузнеца - Анастасии Марковне, которая позже ему стала верным другом во всех трудностях и помощницей в спасении.

В 1642 года Аввакум становится диаконом, а через два года был рукоположен в попы. В это время в характере Аввакума проявляется строгость к себе и ригоризм, который категорически не приемлет любые компромиссы и не учитывает другие принципы, хоть как-то отличные от исходного.

После того, как Аввакум два раза спасался бегством из Лопатин, он был назначен протопопом в Юрьевец-Подольский, из которого в 1651 году ему также пришлось спасаться бегством в Москву.

В столице Аввакум занимает, вероятно первое место среди приверженцев старины и становится первой жертвой преследования, которому подверглись противники патриарха Никона.

В сентябре 1653 года по приказу Никона Аввакума хотят расстричь, но царь заступается за мученика и Аввакума Петровича ссылают в Тобольск.

Своими проповедями за чистоту нравов и за непоколебимую приверженность старой веры, Аввакум настраивает против себя прихожан и начальство и его ссылают в Якутск, откуда начинается его тяжелое путешествие по суровой Сибири.

Проскитавшись десять лет, Аввакум Петрович возвращается в Москву где его на четырнадцать лет сажают в тюрьму, после чего сжигают в срубе в Пустозерске.

За свою жизнь Протопоп Аввакум Петрович создал сорок три сочинения, в том числе такие известные, как «Книга толкований», «Книга обличений», «Книга бесед» и «Житие». У старообрядцев Аввакум считается исповедником и священно-мучеником.

1620 - 1682

Аввакум Петров (протопоп), священномученик и исповедник

Протопоп Авва́кум Петров (25 ноября 1620-14 (24) апреля 1682)

Святой священномученик и исповедник протопоп Аввакум Петров родился 20 ноября 1621 года в селе Григорово , нижегородских пределов, в семье священника. Рано потеряв отца, воспитывался матерью, «великой постницей и молитвенницей ». Женился на односельчанке Анастасии Марковне , ставшей его «верной помощницей ко спасению ». В 21 год рукоположен в диаконы, в 23 — в иереи, а через восемь лет «совершен в протопопы» (протопоп — старший священник, протоиерей) г. Юрьевца Поволжского.

Дар проповедника, дар исцеления больных и бесноватых, готовность «душу положить за овцы своя » привлекали к нему многочисленных чад из всех слоев общества. Но суровые обличения произвола местных властей и нравственной распущенности паствы вызывали недовольство и озлобление, вследствие чего он не раз был биен едва не до смерти и гоним. Ища защиты в Москве, сблизился там с кружком ревнителей благочестия , возглавляемым царским духовником о. Стефаном Вонифатьевым . К кружку примыкал и будущий патриарх Никон .

Целью боголюбцев было упорядочение церковного богослужения, издание исправной богослужебной и духовно-просветительной литературы, а также улучшение нравов тогдашнего русского общества. Став патриархом, Никон стал действовать в противоположном направлении. Вместо исправления, он стал изменять книги и чин богослужения по новогреческим образцам, изданным в католической Венеции. Когда боголюбцы узнали об этом, у них, по выражению протопопа Аввакума, «сердце озябло и ноги задрожали ».

Никоновские реформы застали Аввакума в Москве, где он служил в церкви Казанской Божией Матери на Красной площади. Борьбу за святоотеческое предание возглавил «огнепальный протопоп». Сторонники Никона не гнушались самыми жестокими средствами: пытки, уморение голодом, сожжение на костре, все шло в ход для насаждения «затеек» деспота патриарха. Аввакум был посажен «на чепь», потом вместе с семьей сослан в Тобольск, затем еще дальше на восток, в Даурию (Забайкальский край), под начало «лютого воеводы » Пашкова .

После десятилетнего скитания в невероятно тяжелых условиях Сибири, где он потерял двух малолетних детей, страдальца вызывают в Москву и убеждают принять Никоновы новины. Но Аввакум остается непреклонен. Опять ссылка, теперь уже на север. Перед собором 1666 года Аввакума вновь привозят в Москву, в Боровский монастырь, и десять недель уговаривают отказаться от борьбы, но тщетно.

«Сице аз верую, сице исповедую, с сим живу и умираю», — отвечал мучителям святой воин Христов.

Беззаконно расстриженный и преданный анафеме, вместе со своими единомышленниками иереем Лазарем , дияконом Феодором и иноком Епифанием он был отправлен в далекий Пустозерск, расположенный близ Северного моря, в край вечной мерзлоты, где в земляной яме томился 15 лет. Лишенный возможности устной проповеди, Аввакум пишет и через верных людей рассылает по всей Руси послания, толкования и утешения чадам Церкви Христовой. Ныне известно более 90 творений святого, и почти все они созданы в годы пустозерского заточения. Здесь же им написано знаменитое «Житие».

Внимая призывам протопопа Аввакума, все большее число русских людей вставало на защиту старой веры. Рьяный сторонник нововведений патриарх Иоаким стал требовать казни святых исповедников. После смерти царя Алексея Михайловича на российский престол восходит его малолетний сын Феодор . Протопоп Аввакум шлет новому царю челобитную с призывом вернуться к дедовскому благочестию. В ответ последовал приказ:

сжечь пустозерских узников «за великия на царский дом хулы».

14 апреля 1682 года в день памяти святых новых мученик Антония, Иоанна и Евстафия, в Пятницу Страстной седмицы, приговор был приведен в исполнение. На казнь собрался народ и снял шапки. Когда огонь стал набирать силу, над языками пламени взметнулась рука с двуперстием и стал слышен могучий голос святого священномученика Аввакума с прощальными словами, ставшими заветом и пророчеством:

Православные! Коли таким крестом будете молиться — во век не погибнете. А покинете этот крест, и город ваш песком занесет, а там и свету конец настанет! Стойте в вере, детушки! Не поддавайтесь лести слуг антихристовых…

----------------

Материалы по теме .